Свой — чужой: о психологии теорий заговора и групповой идентичности
Коронавирус — чье-то биологическое оружие. Билл Гейтс нас чипирует через вакцину и вышки 5G. QAnon, Трамп и сатанисты-педофилы в Капитолии. Кругом иностранные агенты. На фоне коронакризиса мир столкнулся с еще одной пандемией — пандемией теорий заговора.
Несмотря на все разнообразие конспирологических теорий, их основная структура следующая: есть некая группа людей, которая контролирует все происходящее в мире.
Несмотря на все разнообразие конспирологических теорий, их основная структура следующая: есть некая группа людей, которая контролирует все происходящее в мире.
Известный историк Юваль Ной Харари объясняет популярность теорий заговора тем, что современный мир стал слишком сложным и многофакторным для понимания и управления, а конспирологи предлагают единое и простое объяснение сложных процессов. С одной стороны, у последователя таких теорий появляется чувство контроля («Я что-то в этом мире понимаю»), с другой стороны — чувство принадлежности к кругу избранных («Мы-то понимаем, что происходит, а они нет»).
(When the World Seems Like One Big Conspiracy)
С психологической точки зрения это защитный механизм — всемогущий контроль, который выступает гиперкомпенсацией бессилия, беспомощности, с которыми человеку приходится сталкиваться с рождения.
В какой-то степени и всемогущий контроль, и симпатия к тем или иным теориям заговора присуща большинству людей, поэтому не стоит спешить записывать всех в параноики. Илья Яблоков в книге «Русская культура заговора» отмечает, что конспирологический взгляд на мир не удел маргиналов, а элемент культуры от античности до наших дней (и популистской риторики от «официальной» до «оппозиционной»).
(When the World Seems Like One Big Conspiracy)
С психологической точки зрения это защитный механизм — всемогущий контроль, который выступает гиперкомпенсацией бессилия, беспомощности, с которыми человеку приходится сталкиваться с рождения.
В какой-то степени и всемогущий контроль, и симпатия к тем или иным теориям заговора присуща большинству людей, поэтому не стоит спешить записывать всех в параноики. Илья Яблоков в книге «Русская культура заговора» отмечает, что конспирологический взгляд на мир не удел маргиналов, а элемент культуры от античности до наших дней (и популистской риторики от «официальной» до «оппозиционной»).
Всемогущий контроль — это примитивный, то есть очень ранний защитный механизм. Новорожденный ребенок еще не разделяет себя и внешний мир, не понимает отдельность заботящихся взрослых. Для него все представляет собой единое целое: Я есть Мир. Я источник всего. Его Величество Ребенок (His Majesty the Baby), как говорил Фрейд. Мама, хорошо настроенная на своего ребенка, адекватно и быстро удовлетворяет его потребности. Он проголодался — его покормили. Он замерз — его согрели. У младенца возникает переживание, что он сам «материализовал» молоко и тепло. На ранней стадии развития эта иллюзия грандиозности, фантазия обладания контролем над миром нормальна. На этом, кстати, базируются и элементы магического мышления у взрослых людей, и базовое доверие к миру в целом.
По мере развития ребенка это всемогущество экстраполируется на тех, кто о нем заботится и от кого он полностью зависит. Как правило, на родителей. Теперь мама и папа в сознании ребенка контролируют весь мир. Отчасти то же самое переносится потом на учителей, руководителей, правительство и прочие авторитетные фигуры.
Впоследствии нам приходится принимать взрослую позицию: никто не всемогущ, никто не контролирует абсолютно все, есть ограничения. Мы не можем все, но мы можем что-то.
Однако в кризисные моменты мы в большей или меньшей степени регрессируем на инфантильную позицию, то есть психически откатываемся назад — на более ранние стадии своего психического развития. «Я столкнулся с таким уровнем неопределенности, который не могу выдерживать. Я ничего не контролирую. Значит, кто-то контролирует все! Значит, есть какие-то люди, которые четко знают, что делают, которые все просчитывают, все происходит по их плану. Они за все это ответственны. Я понял, как это работает и тем самым вернул себе мнимый контроль над ситуацией». Защитный механизм сработал.
Впоследствии нам приходится принимать взрослую позицию: никто не всемогущ, никто не контролирует абсолютно все, есть ограничения. Мы не можем все, но мы можем что-то.
Однако в кризисные моменты мы в большей или меньшей степени регрессируем на инфантильную позицию, то есть психически откатываемся назад — на более ранние стадии своего психического развития. «Я столкнулся с таким уровнем неопределенности, который не могу выдерживать. Я ничего не контролирую. Значит, кто-то контролирует все! Значит, есть какие-то люди, которые четко знают, что делают, которые все просчитывают, все происходит по их плану. Они за все это ответственны. Я понял, как это работает и тем самым вернул себе мнимый контроль над ситуацией». Защитный механизм сработал.
Ирина Суспицына
Специалист платформы PSY. one, сертифицированный бизнес-коуч Ассоциации психоаналитического коучинга и бизнес-консультирования (АПКБК), магистр психологии
Теории заговора — это еще и способ построения групповой и даже национальной идентичности. Идентичность — это про «Кто я?», к кому я принадлежу, с кем себя ассоциирую. Особенно сильно теории заговора активизируются в условиях кризиса самоопределения. Тогда идентичность возникает не изнутри, не из разделяемых группой ценностей, а путем отстройки от кого-то еще. Вместо «Мы такие-то» появляется «Мы — не Они».
Происходит раскол общества на «своих» и «чужих». И этот другой, чужой всегда враждебен, всегда опасен. Картина мира становится бинарной, пограничной: либо черное, либо белое и никаких оттенков между ними. Кто не с нами, тот против нас.
Демонизированный другой — это также отсылка к раннему опыту, когда младенец психологически не разделяет себя и окружающий мир (Я и не-Я). На этом основан защитный механизм проекции: внутреннее ошибочно воспринимается как внешнее. Человек «выбрасывает» вовне отрицаемые и негативные части себя. Собственные агрессивные импульсы игнорируются у себя и приписываются другим, как правило, в концентрированном виде. Так появляется ощущение преследования, характерное для паранойи. Проекции на время избавляют от внутреннего напряжения, снимают с человека ответственность (не «я раздражен», а «люди на меня косо смотрят»). Но в результате мы рискуем видеть людей и явления не такими, какие они есть.
Происходит раскол общества на «своих» и «чужих». И этот другой, чужой всегда враждебен, всегда опасен. Картина мира становится бинарной, пограничной: либо черное, либо белое и никаких оттенков между ними. Кто не с нами, тот против нас.
Демонизированный другой — это также отсылка к раннему опыту, когда младенец психологически не разделяет себя и окружающий мир (Я и не-Я). На этом основан защитный механизм проекции: внутреннее ошибочно воспринимается как внешнее. Человек «выбрасывает» вовне отрицаемые и негативные части себя. Собственные агрессивные импульсы игнорируются у себя и приписываются другим, как правило, в концентрированном виде. Так появляется ощущение преследования, характерное для паранойи. Проекции на время избавляют от внутреннего напряжения, снимают с человека ответственность (не «я раздражен», а «люди на меня косо смотрят»). Но в результате мы рискуем видеть людей и явления не такими, какие они есть.
Для российского общества тот самый кризис идентичности — это распад СССР. Старая идентичность советского человека рухнула. Новая идентичность гражданина России неустойчива, ее качает от ностальгии до отрицания. Как относиться к прошлому — имперскому, советскому, перестройке? Как оценивать настоящее? Куда мы идем?
Николай Эппле в книге «Неудобное прошлое» пишет, что причина нашей современной захваченности прошлым — его непроработанность, непроделанная работа горя, отсутствие целостного нарратива. Это проявляется на всех уровнях: личной, семейной, национальной истории. Автор сравнивает опыт разных стран по переосмыслению прошлого и работе с коллективными травмами. Мы в этом не уникальны. Отсюда взаимные нападки государств на тему фальсификации истории — все тот же механизм проекции.
Отдельный человек в процессе горевания (например, при потере партнера) выполняет несколько главных задач. Сначала необходимо признать факт потери, ощутить свои чувства: боль, злость, вину, стыд. Не пытаться вместо этого подавлять их. Потом постепенно, маленькими шажками наладить обычную рутину: заново научиться, как это — готовить завтрак, ходить на работу, получать удовольствие от маленьких радостей жизни. Наконец, со временем получается отпустить прошлое и посмотреть в будущее, в сторону новых отношений. Народы проходят примерно через тот же процесс. Или не проходят, не проделывают эту работу горя. Траур, вина, стыд — отрицаются. Вместо них возникаетзащитный триумф («можем повторить»). Цикл замыкается. Прошлое не отпускает.
«Чтобы обрести собственное прошлое, нужно рассказать о нем себе заново». Этим, собственно, и занимается психоанализ: помогает человеку восстановить белые пятна в его личной истории, присвоить свой жизненный опыт, обрести идентичность, истинное Я.
Отдельный человек в процессе горевания (например, при потере партнера) выполняет несколько главных задач. Сначала необходимо признать факт потери, ощутить свои чувства: боль, злость, вину, стыд. Не пытаться вместо этого подавлять их. Потом постепенно, маленькими шажками наладить обычную рутину: заново научиться, как это — готовить завтрак, ходить на работу, получать удовольствие от маленьких радостей жизни. Наконец, со временем получается отпустить прошлое и посмотреть в будущее, в сторону новых отношений. Народы проходят примерно через тот же процесс. Или не проходят, не проделывают эту работу горя. Траур, вина, стыд — отрицаются. Вместо них возникаетзащитный триумф («можем повторить»). Цикл замыкается. Прошлое не отпускает.
«Чтобы обрести собственное прошлое, нужно рассказать о нем себе заново». Этим, собственно, и занимается психоанализ: помогает человеку восстановить белые пятна в его личной истории, присвоить свой жизненный опыт, обрести идентичность, истинное Я.
На нашей международной платформе PSY.one представлены специалисты, которые могут помочь в вашей сложной жизненной ситуации.
Мы работаем с клиентами со всего мира. Вам нужен лишь компьютер или телефон и доступ в интернет.
Мы работаем с клиентами со всего мира. Вам нужен лишь компьютер или телефон и доступ в интернет.